Автор: esama
Рейтинг: детский
Жанр:Soulmate-Identifying Marks Soulmate-Identifying Marks (AU где небезразличные друг другу люди оставляют отпечатки друг у друга на коже)
Статус перевода: закончен
Оригинал: archiveofourown.org/works/7574443
Размер: чуть больше 1000 слов
Персонажи: Хикару; остальныеМицуко, Масао, Акари, Хэихати и его безымянная жена, Акира и Сай - упоминаются
Краткое содержание (от автора): След оставляют лишь те, кто имеет значение.
Примечания переводчика Примечания переводчика: 1) Практика показала, что мега-елка, из которой стругают правильные гобаны, в отечественной ботанике именуется Торрея Орехоносная: так впредь и будем ее называть; за возможность произрастания на территории Японии ромашек, одуванчиков и крапивы переводчик ответственности не несет.
2) Я вообще-то не так себе представляла фишку с родственными душами в контексте HnG; но надо же чем-то поддерживать надежду, что однажды мой любимый автор вернется и закончит мой любимый фик.
РАСПИСНОЙ ЛУГ
РАСПИСНОЙ ЛУГ
Первой у Хикару появилась нежная отметина на левой ладони: там, где, как она сама позже объяснила, его впервые коснулась мать. Потом она не раз покрывала его детскую ручку ласковыми поцелуями, и теплый след материнской любви расцветал насыщенными красками лета. Все говорили, что такая метка, несомненно, к счастью.
На протяжении всего его детства этот цвет оставался у Хикару любимым. Его не смущало даже то, что отпечаток в итоге оформился в рисунок розы – с шипами и все такое.
Вторым появился более темный и жестко очерченный оттиск на плече: там, куда ложилась рука отца, когда тот оттаскивал Хикару с проезжей части, хвалил за хорошие оценки или успехи в футболе.
Черный все еще остается для Хикару цветом спокойствия и защищенности. Оттиск в итоге обернулся букетом высоких горделивых подсолнухов – ядро стабильности, окруженное тонким ореолом любви. Хикару им очень гордится, хотя ни за что, разумеется, в этом не признается.
Потом следы на коже стали менее постоянными и менее однозначными.
Сначала было что-то вроде футбольного мяча от лучшего друга детства, чьего имени Хикару уже и не помнит – а рисунок полностью изгладился к тому времени как ему исполнилось восемь.
Книга в окружении летающих букв от первой учительницы исчезла к концу года: Хикару стал «большим мальчиком», которому не пристало уделять столько внимания школе и взрослым.
Другие подобные следы появлялись и исчезали, пока по соседству не поселилась Акари. Ее метка проявлялась медленно – почти целый год – но потом уже никуда не делась.
Извилистая ветка напоминает о старом дубе, под которым они играли детьми, о который он ободрал коленку, карабкаясь за ее воздушным змеем, и под которым однажды неохотно признал, что она таки его лучший друг в целом свете. Ветка спускается вниз по ноге, оплетая икру осенними листьями, и Хикару немного стыдится столь любовной детализации, но все лучше, чем сакура – это было бы и вовсе позорно.
(Сам Хикару отметил Акари кустом крапивы, что вполне закономерно: очень похоже на те заросли, в которые она однажды полезла за его футбольным мячом, потому что он был в шортах, а она в колготках, и не боялась обстрекаться. Впрочем, Хикару много лет всех уверял, что и сам бы прекрасно слазил, просто Акари оказалась быстрее).
(И только много позже понял, что это, наверное, больно).
Бабушкина метка вьется вокруг предплечья цепочкой ромашек и одуванчиков: она то и дело плела венки из растущих в ее саду диких цветов, и Хикару, повозмущавшись для виду, всегда позволял водружать их себе на голову; потом они, правда, быстро перекочевывали на запястье, а то и вовсе использовались в качестве фрисби. В ответ Хикару оставил ей на коленях зеленые пятна, которыми она очень гордилась, утверждая, что получила их, весь день гоняясь за ним.
Хотя она не могла даже ходить.
Бабушкин отпечаток первым потерял цвет, угасая вместе с ней, и ко дню похорон одуванчики выцвели, а серединки ромашек окрасились в прохладный серо-голубой цвет. Все говорят, что вышло очень красиво. Порой Хикару даже соглашается.
Дедова метка не проявлялась очень долго. Они с Хикару толком не общались до его подросткового возраста, и даже тогда след оставался размытым и невнятным. Хикару нелегко было возвращаться в дом, где жила бабушка, и он всеми силами старался этого избежать, а Хэихати, в отличие от своей покойной жены, толком не умел общаться с детьми. Иными словами, они с внуком не ладили.
Хикару однажды отведал «за дерзость» дедовой трости. Было даже не больно, но все же Хикару потребовалось несколько месяцев, чтобы простить подобное. Тогда и появился первый решительный зеленый мазок.
(Много позже, когда между ними окажется гобан и поможет прийти к взаимопониманию, мазок обернется саженцем торреи, пересекающим бедро Хикару чуть кривоватым, но явно прочным стволом).
После этого на несколько лет наступило затишье – пока в жизнь Хикару откуда ни возьмись не ворвался Тоя Акира.
Его отпечаток растекся несмываемым пятном: указательный и средний палец правой руки – что может быть очевиднее? Тоя при виде этой метки всегда кривится: еще бы, так быстро, быстрее просто некуда! Какие там годы и месяцы – она проступает меньше чем за неделю, за считаные дни.
Ветка сакуры годами уверенно ползет вверх по руке Хикару, распускаясь все более пышным цветом. Никто не сомневается, что такая метка от великой любви. Что может быть хуже?
Очень немногие знают, что на самом деле это след Тои Акиры – и Хикару изо всех сил старается, чтобы так оно и осталось.
(Хикару наградил Акиру цепляющейся за ребра виноградной лозой, увешанной кислыми зелеными ягодами, которые с возрастом наливаются краснотой. Те немногие, кому довелось это увидеть, думают о лозе Акиры то же, что и о сакуре Хикару. Вот только Тое, везучей скотине, не приходится ничего объяснять: можно просто не показывать).
А сам Хикару считает своей важнейшей меткой отнюдь не розовые соцветия, распускающиеся у него на руке.
На спине у него расстилается бескрайнее поле призрачно-белых кувшинок.
КОНЕЦ