"Когда смеются боги", часть II

В общем, я дописала диссертацию. Нет, "дописала" - не значит "защитила", или что мне вообще дадут ее защищать, так что торжествовать преждевременно, но по этому поводу я решила добить мои не знаю, насколько еще актуальные переводческие обязательства перед вами, друзья мои.
Начало - по тэгу "ксб".

Примечание к сцене 18:

Примечание к сцене 21:

-16-

Синдо Хадзимэ было всего сорок девять, когда его сбила случайная машина на обычно безлюдной дороге. Водитель, правда, был пьян, а сам Хадзимэ на ходу читал газету, и, вдобавок, все это случилось много лет спустя после «той» ночи, – так что Синдо Хэихати почти убедил себя, что смерть брата не имеет никакого отношения к призраку в белых одеждах. И все же на всякий случай он запрятал «прóклятую» доску подальше от любопытных глаз, – как оказалось, недостаточно хорошо.
С тех пор как корыстные устремления Хикару привели его прямиком к сундуку, где был спрятан злополучный гобан, дед порой искал в его поведении признаки одержимости, но никогда не находил ничего конкретного: и именно это не давало ему покоя. Хикару не переменился в одночасье, не помешался ни с того ни с сего на го – или вообще на чем бы то ни было. Шли недели, месяцы, годы, а внук Хэихати оставался прежним: словно кто-то однажды создал куклу, чтобы подменить Хикару на один день, а потом забыл вернуть его на место, и кукле не оставалось ничего другого, кроме как снова и снова переигрывать все тот же нехитрый сценарий.
В последнее время все будто бы стало налаживаться: по крайней мере, Хэйхати так казалось, пока, как гром среди ясного неба, Хикару не попросил одолжить ему гобан. Хэихати немедленно позвонил Мицуко, и та, ни словом не обмолвившись о намерении сына научиться играть в го, принялась радостно щебетать о том, как серьезно Хикару относится к своей работе, как предан своему новому другу и как, кажется, все же начинает задумываться о будущем. Хэихати же, слушая ее разглагольствования, все больше убеждался, что, даже если дело обошлось без непосредственного вмешательства призрака, его внук все равно, по сути, живет не своей жизнью. Выяснив же, что означенный «друг» – этот тот самый странный тип, что некогда шатался по окрестностям в белом каригину, Хэихати решил больше не рисковать. Едва стемнело, он вытащил пресловутый гобан на задний двор и поджег его.

***
*

-17-

На это ушло не одно десятилетие, но в конечном счете Фудзивара-но Сай приучил свой призрачный разум не искать физических ощущений. А потому его нисколько не обеспокоил воздух, мгновенно раскалившийся так, что, казалось, в жилах вот-вот вскипит кровь: в конце концов, у него давно не было ни того, ни другого. Он и не понял толком, что происходит, пока от жара не затрещали стены его темницы. Тогда он с облегчением вздохнул и протянул бледную руку, лаская, словно огромного рыжего кота, языки пламени, безжалостно пожиравшие его призрачный мирок.

***

Фудзивара-но Сай с трудом разлепил несуществующие веки, отчего-то вдруг ставшие тяжелыми, как настоящая плоть, и едва не утонул во взгляде смутно знакомых глаз, излучающих облегчение вперемешку с остатками беспокойства.
- Торадзиро? – ласково улыбнулся Сай, не заметив, что глаза были не янтарные вовсе, а яшмово-зеленые, – значит это и вправду конец?
И, впервые за тысячу лет, неприкаянный дух на мгновение обрел покой.
А потом начались сны.

***

Фудзивара-но Сай вскочил, давясь воспоминаниями о ледяной воде и вековой пыли, и рядом с ним незамедлительно возникло существо, габаритами напоминающее небольшого белого слона.
- Все в порядке, милый мой, это просто кошмар, дыши глубже! - проворковало существо на удивление мягким женским голосом.
Сай едва не поперхнулся той малой толикой воздуха, что еще оставалась в его несуществующих легких. Милый? Да что это эта, с позволения сказать, дама о себе возомнила? И как, для начала, она здесь (где бы это «здесь» ни было) оказалась? И что значит «дыши»?..
Смятенный разум Сая запоздало подтвердил, что - непонятно, как и почему, - но вздохнуть сейчас действительно не помешало бы. Вот только он совершенно не помнил, как это делается…

***
*

-18-

У Синдо Хикару выдался отвратительный день. Накануне вечером Сай ни с того ни с сего свалился с высоченной температурой, и Хикару всю ночь тщетно старался уверить себя, что не может сделать для друга ничего такого, чего уже не делала капельница с жаропонижающим; тем более что капельница тоже не особо помогала.
На рассвете температура упала, точно так же, без всяких видимых причин, и Сай на мгновение проснулся смущенным и дезориентированным, но при этом совершенно вменяемым – даже, кажется, сказал несколько слов.
Тетя Уруми, разумеется, не поверила: и не преминула в который раз подчеркнуть, что отсутствие планов на высшее образование – еще не повод прогуливать школу. Так что Хикару ничего не оставалось, кроме как сидеть и слушать занудные разглагольствования Косино-сенсей о «Записках у изголовья»: которые, во-первых, Хикару читал уже дважды, потому что Сай, насколько это было для него возможно, симпатизировал бойкой фрейлине; и которые, во-вторых, менее всего волновали Хикару, когда кто-то позвонил ему из больницы, а долбаная училка, как назло, заметила и велел выключить телефон.

***

Хикару выскочил из класса, когда звонок еще даже не замолк, и еле успел включить телефон, прежде чем тот начал звонить снова.
- Тетя Уруми? Что случилось?
- Здравствуй, Хикару. Надеюсь, я не отрываю тебя от занятий?
- Нет, я все, – торопливо соврал Хикарку: бесстрастный врачебный тон не сулил ничего хорошего, да и вообще, на кой ему сдалось обществоведение?
- В таком случае, расскажи мне, пожалуйста, что именно произошло, когда Фудзивара-сан очнулся сегодня утром?
Конечно, теперь ей вдруг стало интересно!
- Да ничего особенного. Он открыл глава и пробормотал что-то про конец. Может, хотел сказать, что ему наконец-то лучше, – или что ему все еще хреново. Не знаю, он почти сразу заснул. По-моему, он меня вообще не узнал. Назвал как-то типа Таро-Дзиро. А что?
- Он недавно снова очнулся. И так разволновался, что пришлось вколоть успокоительное. Сестра Фубуки, должно быть, его напугала. Когда он очнется в следующий раз, будет лучше, если рядом будешь ты.

***

Через полчаса Хикару уже механически выполнял свои больничные обязанности, стараясь не выпускать из виду открытую дверь палаты Сая и не думать о возмущенном восклицании сестры Фубуки «Он испугался не меня, он испугался, когда я велела ему дышать!»

***
*

-19-

-20-

За время его пребывания в больнице диагноз Саю так толком и не поставили: отчасти потому, что в его анализах то и дело всплывали всяческие несуразности, а отчасти потому, что первый и последний раз, когда его попытались затолкать в томограф, он вышел из себя и чуть не сломал дорогущий аппарат и едва зажившее запястье в придачу. Врачи в основном соглашались, что его состояние вряд ли было врожденным (потому что тогда вряд ли кто-то оставил бы его в предположительно незнакомом городе, да еще в полном облачении Хэйанского придворного), но, как неустанно напоминала тетя Уруми, те, кому случилось столь основательно заблудиться в собственной голове, обратно обычно не возвращаются.
Хикару отказывался верить, что у Сая нет шансов, но и не слишком надеялся, и потому никогда по-настоящему не задумывался о будущем: ему не приходило в голову, что, придя в себя, Сай будет вынужден сознательно справляться с травмой, которая довела его до такого состояния; и уж тем более что рассудок вовсе не обязательно вернется к Саю вместе с чувством реальности. И вот Сай сидел перед ним, казалось бы, в полном сознании, впиваясь как никогда проницательным взглядом в осветленную челку Хикару, безликие предметы больничной обстановки, угрюмый силуэт главного корпуса за окном, - и при этом на полном серьезе разглагольствовал о своей жизни и смерти в далекую эпоху Хэйан.
Не нужно быть санитаром психиатрического отделения, чтобы понять, что после таких заявлений в ближайшем будущем Сая ждало продолжительное общение с «добрыми дядями и тетями в белых халатах». Хикару, впрочем, встречал в отделении разве что депрессивных бизнесменов и переучившихся студентов, и при этом смотрел достаточно фильмов ужаса, чтобы представлять себе «настоящий дурдом» с людьми-овощами и садистами-врачами: и разумеется, врагу бы такого не пожелал, не то что Саю, который всегда так безоговорочно доверял Хикару и теперь, сам того не осознавая, снова вручал ему свою судьбу.
Хикару не мог его предать.
- То есть ты хочешь сказать, - Хикару на всякий случай тронул вполне себе прохладный лоб своего "пациента", - что ты призрак, который помер фиг знает сколько лет назад, а потом еще два века просидел в гобане?
Сай медленно кивнул, не сводя с лица Хикару невозможно синих, обезоруживающе честных и очень серьезных глаз…
- Ну ладно, - безмятежно заключил тот. – Только больше никому об этом не говори.

***
*

-21-

Сай с наслаждением вздохнул и погладил кончиками пальцев «пластик» коробочки, которую он не переставая сжимал в руке, напоминая себе, что все это по-настоящему: и не только потому, что ему приятнее было верить в милосердие богов, чем в собственное безумие, но и потому, что его разуму не под силу было бы вообразить все эти – невообразимые – вещи.
Женщина, ранее приходившая осведомиться о его здоровье (которую Хикару называл тетя Уруми, но ему было велено называть «Фудзисаки-сенсей») была коротко острижена, без следа макияжа на лице и одета в тесные – по гайдзинской моде – хакама. Она говорила с ним без обиняков и витиеватой вежливости, и, повинуясь торопливым наставлениям Хикару, он отвечал, что зовут его Фудзивара Сай (а не Фудзивара-но Сай), что родился он во второй день второго месяца 58-го года, не уточняя эры (что делало его на два года старше, но оно и к лучшему, ибо теперь, оказывается, нельзя было называться совершеннолетним до достижения двадцатилетнего возраста, даже пройдя обряд гэнпуку в тринадцать), что живых родственников у него не осталось, что он вовсе не принимает Хикару за Торадзиро, тем более что Торадзиро тоже давно умер, что, да, он знает, что находится в клинике (знать бы еще, что такое клиника), и что, нет, он не помнит, что с ним произошло, а последнее, что он помнит – как играл в го.
Женщина ободряюще улыбнулась и приказала Хикару принести ужин, состоящий из клейкого риса, горстки клеклых овощей и ровного квадратного куска ядовито-желтого цвета, смутно пахнущего рыбой; но Сай проглотил свою первую за тысячу лет еду так быстро, как только позволяли приличия, прерываясь лишь для того, чтобы выпалить очередной вопрос о до неузнаваемости изменившемся мире («Какие еще желтые горошинки? Это кукуруза, Сай? Откуда-откуда, из пакета! Нет, когда-то она, конечно где-то росла, но у нас она из магази… Эй, не рви пакетик. Сейчас я тебе кипятка принесу. В каком смысле быстро? А сколько по-твоему нужно времени, чтобы подогреть чашку воды? Какая магия, в микроволновке! Что такое микроволновка? Ну, это электрическая печка. Что такое электрическая? Знаешь что, считай, что это магия."
Чуть ли не в сотый раз с наступления ночи Сай стиснул в руках коробочку, которую, уходя, оставил ему Хикару. На мгновение окошко на ее поверхности загорелось синеватым светом, и странные западные цифры мигнули с 01:21 на 01:22. Время не стояло на месте в этом чудесном мире, где скованная наукой магия воспринималась как должное; где Эдо превратился в Токио, микадо перестал быть божеством, а дворянство кануло в историю. Сай понятия не имел, как сможет выжить в этом мире, если едва помнит, как быть Хэйанским придворным. Но почему-то его это ни капли не беспокоило.
Ему больше не нужно было сидеть взаперти. У него снова было тело, способное кровотчить, есть и ставить камни на доску. И, самое главное, он больше не был один. Этого было более чем достаточно. Возможно, больше, чем он заслуживал.
Не слишком доверяя хлипкой конструкции, кажется именуемой кроватью, он все же встал на колени и склонился в церемониальном поклоне:
- Благодарю, Ками-сама. Теперь я действительно вернулся в мир живых.

***
*

"Когда смеются боги", часть II

Смотрите также