Что-то не заладилось у меня с “Determination”: не иначе как дает о себе знать осознание того, что мы, скорее всего, уже не узнаем, чем все закончилось .
Зато я, наконец, дописала свой собственный фик. Правда, дописала на английском; так что теперь, руководствуясь опытом приличных двуязычных писателей, надо бы начать все сначала, но поскольку это грозит затянуться еще на год, а мне так хочется подбодрить нас всех в связи с приходом Первого Сентября... В общем, тем, кто умеет, возможно, лучше читать по-английски. А ради тех, кто не умеет, я (хотя автоперевод – занятие весьма извращенское) очень, очень постараюсь не оплошать.
Итак,
Название: «Когда смеются боги»
Автор: Insolitaria
Рейтинг: пусть будет 13+
Краткое содержание: И снова «будьте осторожны в своих желаниях»
Жанр: AU с путешествием назад во времени + AU ожившим Саем: смешать, но не взбалтывать
Статус: в процессе
Размер: в перспективе, порядка 12-15 000 слов
Персонажи: в основном Хикару и Сай; остальные присутствуют спорадически
Предупреждение: прежде, чем все закончится хорошо, им всем по очереди будет очень, очень плохо
Дисклеймер: не претендую
NB: ко всему прочему, этот фик, по сути, является результатом падения фразы «У богов странное чувство юмора» в большую кучу моих зачастую неадекватных симпатий, неприязней, недоумений и гнусного хихиканья в адрес нашего любимого «Хикару-но Го». Так что, как говорится, что выросло то выросло
Примечание автора к сцене -0-:Примечание автора к сцене -0-: напоминаю, что Нии-сан - это старший брат; ну а Ками-сама - это Ками-сама
Примечание автора к сцене -6-: Примечание автора к сцене -6-: О том, что на Окинаву ездят отдыхать, я знаю исключительно по GTO. Так что все претензии - к Великому Учителю Онидзуке
Примечание автора к сцене -7-:Примечание автора к сцене -7-: У меня странные представления об общеизвестных фактах, так что на всякий случай поясняю: Хэйан-кё (старое название Киото) - это, по иероглифам, "столица мира и покоя". А это уже 9 слогов, даже если бы я умела писать правильные японские стихи: так что давайте дружно делать вид, что это непоэтический перевод
Предупреждение к сцене -9-:Предупреждение к сцене -9-: В дальнейшем тексте вся информация касательно медицины вообще и работы японских больниц в частности происходит лишь от (незначительной) части из гугла и от (чуть большей) части из моего, к счастью, кратковременного опыта пребывания в нашей отечественной больнице. Иначе говоря, большая часть описанного происходит так не потому, что так на самом деле бывает, а потому, что так было нужно по сюжету.
КОГДА СМЕЮТСЯ БОГИ
-0(33)-
-0-
- Зачем тебе ЕЩЕ ОДИН гобан, Нии-сан?
- Это не просто гобан, Хэихати. Это старинный и очень ценный гобан. К тому же, в нем, говорят, живет призрак в белых одеждах.
- Только не говори, что ты веришь в эту ерунду!
- А, конечно нет. Ho, даже если бы и верил – настоящая кая, почти даром…
- Это потому, что он старый и страшный. И грязный.
- Ты… видишь пятна?
- Конечно вижу. Понятно, откуда все эти байки про привидение – похоже на кровь. Тьфу, гадость какая!
- Ты слышишь меня?
- Конечно слы… Перестань, брат, это вовсе не смешно!
- Я не… Ты это тоже слышал?
- Ничего я не слышал!
- Мой голос. Ты слышишь мой голос?
- Ну да, я тоже ничего не слышал.
…А потом все погрузилось во тьму.
***
-1-
-1-
У богов странное чувство юмора. Фудзивара-но Сай познал это на личном опыте: потому что, несмотря на кажущуюся безвыходность ситуации, он не хотел умирать. Впрочем, в свои последние минуты думал он не совсем об этом: хотя о чем, казалось бы, можно думать, когда пять слоев промокшего шелка мертвым грузом тянут ко дну и ледяная вода переполняет легкие? Но Фудзивара-но Сай думал, что не хочет умирать сейчас, когда осталось еще столько несыгранных партий.
Игра и впрямь не прекратила своего существования в ближайшие восемь столетий. Но, стоило ему обронить хоть слово, будь то похвала или совет, и игроки бросались прочь с криком «Привидение!». Он приучился наблюдать молча.
Потом настал день, когда юный Кувабара Торадзиро не испугался и не убежал; напротив, он проникся столь глубоким интересом к мастерству хэйанского призрака, что даже позволил ему играть: и на протяжении двадцати лет неприкаянный дух был безоговорочно, самозабвенно счастлив. Когда Торадзиро заболел, дух оставался подле него до самого конца, преисполненный решимости уйти следом. Но вместо этого несколько случайно оброненных капель крови привязали его земное существование к гобану, который, как бесценная собственность «Святого го» Хонъимбо Сюсаку, быстро оказался к антикварном магазине: где никому, разумеется, даже в голову бы не пришло на нем играть...
У богов странное чувство юмора. Фудзивара-но Сай мог бы многое об этом порассказать, если бы он не был уже тридцать лет как заперт в окровавленном гобане, надежно спрятанном в тяжелом сундуке в самом дальнем углу сарая, принадлежащего Синдо Хэихати.
***
-2-
-2-
Синдо Хикару устало повалился на футон, не обращая внимания на беспорядок, оставшийся после празднования его шестнадцатого Дня Рождения. Пол-моку. Уже в который раз ему не хватало такой малости. Тоя Акира. Ко Ёнг Ха. Оти. Исуми. Теперь вот Вая. Все они стремительно двигались вперед; он же словно застрял в заколдованном кругу с тех пор как окончательно растратил ту крупицу мудрости, которую Сай успел ему передать.
Как бы глубоко Хикару ни уважал Мориситу-сенсея, никому еще не удавалось превзойти Хонъимбо Сюсаку, кроме, разве что, легендарного «Святого NetGo»: Сюсаку, освоившего современные дзёсэки. Слушать еще чьи-то наставления после Сая – все равно что однажды отведать изысканнейшего чая и потом всю жизнь пить только воду. Порой Хикару казалось, что было бы легче вовсе бросить го и посвятить себя чему-то другому, сохранив память о Сае чистой и неприкосновенной, – но он не мог. Го было единственным, что у него оставалось от Сая, если не считать дешевые веера, которые он время от времени покупал в сувенирном ларьке Ассоциации, и кифу нескольких игр, которые ему удалось раскопать в глубинах своей памяти.
Порой Хикару напоминал себе, что Сай, фактически, на время захватил контроль над его жизнью, которой теперь он мог распоряжаться по своему усмотрению, – но подобные мысли вызывали у него лишь горькую ухмылку: он не помнил, чтобы когда-нибудь страдал от потери контроля, но не было ни минуты, чтобы он не скучал по улыбке Сая, по его наставлениям и по искристому теплу от присутствия Сая в уголке его разума.
Сай всего лишь хотел играть. Можно было походить с ним по отдаленным салонам или сменить Интернет-кафе. Можно было как-нибудь раздобыть ноутбук. Да можно было даже отдать ему все официальные игры: многие старшие даны убили бы за возможность играть исключительно с Саем, что уж говорить о мальчишке, который лишь несколько месяцев назад впервые взял в руки камень. И все же он предпочел лишить Сая самого смысла его существования, отлучив от игры, радостей которой сам никогда бы не изведал, если бы не Сай…
Тяжело вздохнув, Хикару привычно потянулся за истрепанным собранием кифу Сюсаку:
- Эх, Ками-сама, ну почему вы не позволили мне вернуться?
И вдруг все погрузилось во тьму…
-3-
-3-
…На мгновение у него потемнело в глазах и, выпустив из рук тяжеленую деревянную хреновину, погребенную на самом дне сундука среди прочего дедова хлама, Хикару неловко приземлился на пятую точку. Прибежавший на шум Хэихати торопливо уволок детей подальше от проклятого гобана и таящегося в нем «Призрака в белых одеждах». А на случай если Хикару и Акари успели заметить и заинтересоваться таинственными следами на поверхности доски, с тех пор он всегда держал сундук – и сарай – запертыми на ключ.
***
-4-
-4-
Синдо Хикару исполнилось двенадцать, и он пошел в среднюю школу. В остальном, ничего не изменилось. Он по-прежнему гоняет в футбол, учится кое-как и ничем не интересуется, кроме, разве что, манги и видеоигр. Иногда на него вдруг ни с того ни с сего накатывает осознание бессмысленности собственного существования, но на то он и переходный возраст.
У богов странное чувство юмора, но Синдо Хикару не имеет об этом ни малейшего понятия: он ведь не помнит, как в 14 лет профессионально играл в го и как встретил Фудзивару-но Сая.
***
-5-
-5-
В отчаянии Фудзивара-но Сай в который раз принялся колотить призрачным кулаком в воображаемую стену своей темницы. Тяжелый сундук загрохотал в ответ, и Сай обреченно опустился на несуществующий пол. Он искренне не желал становиться мстительным духом, и все же с каждой минутой, проведенной в заточении, мучительно вспоминая одну за другой все когда-либо сыгранные им партии, он с ужасом ощущал, как рассудок постепенно покидает его. Уже больше века у него не было возможности играть. Он почти тысячелетие не прикасался к камням и десятилетиями не видел солнечного света. С тех пор, как Хэихати запер его гобан в сундуке, Сай пролил столько слез, что, казалось бы, должен был затопить дом по самую крышу, вот только слезы призрака столь же нематериальны, как и он сам.
- Ками-сама, – тихо простонал Сай, – теперь я знаю, что душе без тела не жить, также как телу без души. Чего еще вы от меня хотите?
В ответ ему словно бы раздался тихий смех, но все вокруг было по-прежнему погружено во тьму.
***
-6-
-6-
Сполна насладившись любительским турниром по го под теплым Окинавским солнцем, Синдо Хэихати еще не успел переступить порог, а старая сплетница из соседнего дома уже с наслаждением принялась рассказывать, как с утра забрали в участок какого-то волосатого юнца, некстати ошивавшегося поблизости. Хэихати, разумеется, не стал ее слушать: и потому еще очень не скоро узнал, что юноша, потерянно бродивший по приличному району в некогда роскошном белом каригину, оказался в итоге не в полиции, а в местной больнице: той самой, в которую несколькими днями ранее попал шестнадцатилетний внук Хэихати.
***
-7-
-7-
Поначалу Хикару было решил, что в соседи по палате ему досталась девчонка: к тому же наверняка нюня, раз уж хлопнулась в обморок от простого гипса на запястье.
Девчонка в итоге оказалась изящно сложенным и исключительно длинноволосым парнем по имени Сай, – если верить стихотворению, надежно спрятанному в рукаве его кимоно; судя по упомянутой в означенном стихотворении «Столице мира и покоя», где «больше мира нет», также можно было предположить, что Сая каким-то образом занесло аж из Киото; сам же Сай пока не сказал ни слова. Запястье он сломал, отбиваясь от двух санитаров, пытавшихся затащить его в душ, но вообще не похоже, чтобы бедняжка был агрессивен – хотя и явно не в себе. В любом случае, ему вкололи лошадиную дозу успокоительного, так что волноваться не о чем, – по крайней мере, так заверила Хикару медсестра, как бы невзначай затягивая на конечностях парня фиксирующие ремни:
- Он, скорее всего, проспит до утра, но, на всякий случай, приглядывай за ним, ладно?
Хикару покорно кивнул. После трех дней постельного режима он был рад заняться чем угодно, пусть даже наблюдать за привязанным к кровати полутрупом тоже было не особенно интересно.
***
-8-
-8-
Разумно было бы предположить, что идея «присмотреть» за соседом по палате была высказана медсестрой в шутку. Но, поскольку никто в здравом уме не назвал бы Синдо Хикару разумным, ему даже в голову не пришло, что от пациента, потенциально склонного к спонтанным проявлениям агрессии, следовало бы держаться подальше. А потому, когда посреди ночи Сай зашевелился, неосознанно пытаясь освободиться от удерживающих его ремней, Хикару, вместо того, чтобы молча нажать кнопку «вызов медсестры», свесился в узкий проход между кроватями и прошипел:
- Эй, ты не спишь?
Парень на соседней койке не ответил, но продолжил настойчиво дергать за ремни, что явно не шло на пользу его сломанному запястью. Хикару со вздохом выбрался из-под одеяла, кое-как перебрался на вторую кровать и решительно потряс соседа за вроде бы здоровое плечо. Тот рванулся прочь столь яростно, что Хикару пришлось навалиться всем телом, чтобы только удержать его в лежачем положении; в свете ночника глаза незнакомца светились ярко-синим, и в них не отражалось ничего, кроме первобытного страха.
- Эй, – прошептал Хикару, инстинктивно подаваясь назад, – не бойся, я тебя не трону. Что бы с тобой ни случилось, все уже позади. Эй, не плачь, – рука Хикару успокаивающе скользнула по все еще судорожно сведенному плечу незнакомца. – Ты меня вообще понимаешь? Похоже, что нет. Странно, ты не похож на иностранца. Если только на пришельца. Ты ведь Сай, да? А я Хикару. Помнишь, как сюда попал? Я вот упал с лестницы, и теперь у меня с ногой твориться полная фигня. Мама мне не верит, думает, может я перепил на какой-нибудь вечеринке, или вещи разбросал где ни попадя, или что-нибудь пролил. Но ничего такого не было. Я просто проснулся среди ночи, пошел налить себе стакан воды – и очнулся уже здесь. До смешного: я столько лет играл в футбол, и вот так, ни с того ни с сего… А ты любишь футбол? Вряд ли, с такими-то волосами… Ты наверняка любишь искусство или поэзию… Не говори никому, но поэзия – это, вообще-то, неплохо. Мама один раз впарила мне книжку, когда выпустили ту мангу про онмёдзи, и она решила, что я заинтересовался всеми этими Хэйанскими делами. А на самом деле мне просто не давала покоя белая хрень, которую этот самый онмёдзи носит. Как будто я где-то что-то такое уже видел… Все, успокоился? И ни к чему было бегать за тобой со шприцем наперевес. Даже я бы, наверно, испугался. А теперь засыпай: они мне тут за три дня все уши прожужжали про то, как полезен отдых. Спокойной ночи, Сай.
***
-9-
-9-
Мицуко всегда знала: если хочешь, чтобы было как надо, лучше все сделать самой. Уруми верила, что по-настоящему поможет голодному не рыба, а удочка. Поэтому в школе Мицуко обычно одна украшала актовый зал после того, как остальные «добровольцы» смывались в ближайший торговый центр; а Уруми настойчиво предлагала «подтянуть» всех тех, кто просил у нее списать. Вероятно, по той же причине после школы Мицуко вышла замуж за Синдо Масао, который был на пятнадцать лет старше и разъезжал по командировкам девять месяцев в году; Уруми же тем временем настойчиво пыталась сохранить свои отношения с Фудзисаки Кинтаро, который оказался явно не готов к тому, чтобы заводить ребенка, пока оба они еще учились в мединституте.
Уруми купила дочери собаку, едва та подросла достаточно, чтобы удержать в руках поводок; Мицуко еще много лет была уверена, что ее сын не дорос до питомца. И к двенадцати годам Фудзисаки Акари прекрасно справлялась с домашним хозяйством, когда мать задерживалась на работе, а Мицуко все еще не решалась уехать на выходные, опасаясь, что такой же двенадцатилетний Хикару не сможет сам разогреть себе обед.
Поэтому, когда интерком в ее кабинете взвизгнул, призывая срочно явиться в отделение травматологии, доктор Фудзисаки мысленно приготовилась разбираться с ребяческими капризами сына своей лучшей подруги. Чего она никак не ожидала, так это увидеть, как поступивший вчера неизвестный пациент, который, насколько ей было известно, должен быть под успокоительным, мечется по кровать, отчаянно пытаясь освободиться от фиксирующих ремней, в то время как медбрат Канеда терзает кнопку интеркома, громогласно призывая психиатра, а Хикару скачет между ними на здоровой ноге, еще более громко треуя «убрать подальше эту здоровую иглу», потому что «разве не видно, что вы его пугаете?».
Заметив доктора Фудзисаки, медбрат пустился объяснять, как пациент явно не отдавал себе отчета в происходящем и бурно отреагировал на физический контакт, а негодный мальчишка не дает ему работать. К тому моменту как он, наконец, закруглился, пациент уже чудесным образом избавился от пут и сидел на кровати, прижавшись к Хикару с видом ребенка, готового поверить, что добрый дядя полицейский отведет его к маме. Он даже позволил – уткнувшись Хикару в плечо и тихо всхлипывая – взять у него пресловутый анализ крови.
Доктор Фудзисаки, в свою очередь, принялась за осмотр, попутно размышляя, как поступить дальше. Для протокола нужно будет дождаться результатов анализов, но инстинкт подсказывал ей, что дело не в наркотиках и не в физической травме: а значит, какова бы ни была причина, сам это не пройдет. С другой стороны, тот факт, что пациент выбрал Хикару себе в защитники, мог указывать на то, что он не окончательно утратил связь с внешним миром: но вот насколько прочна эта связь, и что будет, если ее оборвать?
В конечном итоге, Фудзисаки Уруми решила повременить с переводом пациента в свое отделение – подождать еще день. За день многое может измениться: теоретически, пациент может даже взять и выздороветь. Или могут объявиться его родственники. Или ему может стать настолько хуже, что потребуется перевод в специализированную клинику: что, в общем-то, служило хорошим аргументом в пользу того, чтобы не поощрять излишней привязанности пациента к Хикару, – но для этого, похоже, было уже поздно. К тому же, втайне Уруми всегда считала, что ее «почти племяннику» просто необходимо поучиться ответственности…
***
-10-
-10-
Хикару широко зевнул, не потрудившись прикрыть рот рукой. Сай вряд ли станет критиковать его манеры, а Хикару уже читал эту мангу – дважды; но новую мама не принесет до полудня, а пытаться самому дохромать до газетного киоска на первом этаже в разгар обхода было бесполезно. Поэтому Хикару перечитывал мангу в третий раз. И ему было настолько скучно, что он уже начал подумывать, не попросить ли кого-нибудь принести ему настоящую книгу. Что же говорить о Сае, у которого не было даже дважды прочитанной манги и который все утро просидел, созерцая белую стену?
- Эй, держи! – Хикару порылся в собравшейся на его тумбочке коллекции, вытащил с самого низа выпуск, который ему уже точно не захочется перечитывать в пятый (или даже в шестой) раз, и кинул на соседнюю кровать. Сай вздрогнул, но, поймав доброжелательный взгляд Хикару, просиял и с интересом уставился на яркую обложку, даже не пытаясь к ней прикоснуться.
-Что, гипс мешает? Сейчас! – и, уцепившись за спинку сначала своей, а потом соседней кровати, Хикару одним прыжком пересек крошечную комнату, приземлился рядом с Саем и раскрыл журнал у него на коленях. – Так лучше?
Сай обезоруживающе улыбнулся и погладил страницу тонким длинным пальцем.
- Тебе это ничего не говорит, да? – догадался Хикару. – Не страшно, я тебе объясню. Видишь, вот этот парень, с километровыми волосами, типа как у тебя? Так вот, этот парень – он реально крутой…
***
-11-
-11-
Хикару проторчал в больнице почти две недели. Мать навещала его ежедневно, дед заглядывал через каждые два-три дня, да и Акари не упускала случая загрузить его домашними заданиями. К Саю же никто и никогда не приходил. В итоге, Хикару взял себе за правило разговаривать с соседом по палате: отчасти потому, что тишина действовала ему на нервы, но в основном потому, что больше никто с ним не разговаривал: ведь, согласно заключению тети Уруми, Сай практически не осознавал происходящего вокруг. В глубине души Хикару в этом сомневался.
Большую часть времени невозможно-синие глаза Сая и впрямь смотрели на мир с младенческой непосредственностью, но Хикару готов был поклясться, что видел, как в них промелькнуло нечто, похожее на узнавание, когда Акари, вечно озабоченная не только своей, но и чужой успеваемостью, однажды отобрала у них всю мангу и оставила взамен толстенный, основательно аннотированный том «Манъёсю». На самом примитивном уровне, Сай был вполне способен функционировать – с минимальными подсказками: собственно говоря, Хикару даже не пришлось знакомить его с палочками (только с вилкой) или с гребешком (только с расческой-щеткой); когда же Хикару, сообразив, наконец, куда постоянно деваются его журналы, тетради и вообще любые оставленные без присмотра куски бумаги, уговорил медсестер покопаться в вещах Сая, тот мгновенно нашел тысячу и одно применение своему вновь обретенному вееру.
Хикару, разумеется, не стал спорить с врачами, но втайне он подозревал, что на самом деле Сай не настолько безумен: просто раньше ему никто никогда не говорил, что бутерброды едят, какао пьют, а пижамы носят.
Реакция Сая нередко делала самые банальные будничные действия значительными и захватывающими, и «заключение» Хикару в больничной палате пролетело незаметно. Он был рад оказаться дома: но также он все чаще ловил себя на том, что скучает по Саю. Несмотря на то, что говорить, вроде бы, всегда приходилось Хикару, без Сая в комнате было как-то слишком тихо. Кроме того, Хикару волновался. Он, конечно, попрощался с Саем и пообещал как-нибудь навестить его, но Сай все-таки был не в себе: заметит ли он отсутствие Хикару? поймет ли, что прошло уже два дня? будет ли скучать? забрали ли его уже к «психам»? будет ли у него там новый сосед? и станет ли тот ему читать?
Похоже, «как-нибудь» уже настало: захватив с книжной полки что-то классическое, Хикару вышел из дома и похромал к остановке.
***
-12-
-12-
Синдо Мицуко любила своего сына, но это не значит, что она не отдавала себя отчета в его недостатках: ведь это ей уже шестнадцать лет как приходилось извиняться за его нечаянную (а в последние годы порой и намеренную) грубость. Когда стало ясно, что пребывание Хикару в больнице затянется, ей оставалось только надеяться, что Уруми-тян каким-то образом найдет ему отдельную палату: иначе она не завидовала тому, кто будет круглые сутки заперт в четырех стенах с ее скучающим и, следовательно, особенно раздражительным сыном. Поэтому, услышав, что в соседи Хикару достался пациент, которому грозит перевод в психиатрическое отделение, она, разумеется, забеспокоилась: но в глубине души не могла не порадоваться, что плохое настроение Хикару прольется на человека, который почти ни на что не реагирует и которого никто не навещает.
На следующий день, зайдя в палату, Мицуко не особенно удивилась, увидев, что ее сын бесцеремонно расселся на соседской кровати и вдохновенно вещает что-то про любимую мангу. А потом принесли обед, и Хикару столь же бесцеремонно схватил с соседского подноса апельсин – но не съел его сам, только почистил и разделил на дольки («Что, у него рука сломана! И попросить он не может»).
Перед выпиской Хикару снова удивил ее, сам, без напоминания, попрощавшись с соседом и даже пообещав как-нибудь его навестить. Более того, он стал навещать его так часто, что Мицуко заподозрила неладное, но уговорила себя посмотреть, что будет дальше. А дальше Хикару однажды проснулся в шесть утра, чтобы зайти в больницу перед школой, потому что сестра Хиёси пообещала постричь Сая, если только Хикару сам не придет его причесывать. И вот Мицуко уже в панике набирала номер Уруми-тян, готовясь услышать то, что в глубине души и так знала: что ее сын не бывал в больнице с тех пор, как его выписали, и все это время пропадал неизвестно где. Она не поверила своим ушам, когда Уруми-тян заверила ее, что Хикару так хорошо заботится о своем друге, что администрация больницы подумывает взять его на работу – «с разрешения родителей, разумеется».
Мицуко ошарашенно пролепетала необходимые заверения в своей глубокой благодарности и поспешила согласиться: не то чтобы она надеялась, что Хикару по-настоящему заинтересуется медициной, но, возможно, неблагодарная работа сподвигнет его более серьезно относиться к своему образованию.
***
-13-
-13-
Хикару легко дал себя уговорить: хотя бы потому, что больше ему было особо некуда девать время. Врач велел ему пока забыть о футболе, а к тому моменту, как ему снова разрешат играть, вернуться в команду уже вряд ли получится. На удивление, Хикару это не особенно огорчило. Конечно, ему всегда нравилось носиться по полю, и он ладил с товарищами по команде; он хорошо играл, – но не настолько, чтобы ему светила карьера в профессиональном спорте. Футбол протащил его в старшую школу и, возможно, протащил бы в какой-нибудь третьесортный университет, но он не был так уж заинтересован в высшем образовании. Честно говоря, его вообще мало что интересовало, и, раз уж однажды ему все равно придется найти себе нудную низкооплачиваемую работу, то почему не сейчас? Через десять лет говорить, что работаешь в больнице, будет хотя бы не так позорно, как если бы он пошел продавать диски; особенно учитывая, видео-игры ему уже давно по-настоящему не нравились: противный ехидный голосок на задворках его подсознания то и дело повторял, что он попусту теряет время, которое мог бы потратить на что-то важное; вот только никогда не уточнял, на что именно…
***
-14-
-14-
Как ни странно, работа Хикару даже понравилась. На бэйдже у него было написано просто «Синдо Хикару», не уточняя, что он санитар, а не медбрат. И он не был единственным парнем на подобной должности, хотя остальные таким образом платили за медицинское образование, и потому смотрели на него довольно-таки пренебрежительно. Зато по какой-то причине его очень любили почти все медсестры. Те, что помоложе, относились к нему как к младшему брату, то и дело подшучивая над его «идиотским энтузиазмом» и над тем, как форма подходит к его глазам. Те, что постарше, умилялись его притворно ворчливому подходу к пациентам и с удовольствием учили его тыкать людей иголками и закатывать их в бинты. Сама работа мало чем отличалась от домашних обязанностей, которыми загружала его мать, когда на нее периодически накатывало стремление подвергнуть его «более суровому воспитанию», а мизерная зарплата все равно оказалась больше, чем карманные деньги, которые ему давали (а чаще, учитывая его оценки, не давали) родители.
Кроме того, был еще Сай. С которым, конечно, было скучно, а иногда он просто бесил, но все же…
Хикару всегда был непритязательно общителен, что обеспечивало ему множество приятелей, но не настоящих друзей. Собственно говоря, его старейшим и ближайшим другом была Акари, но в глубине души Хикару не сомневался, что умудрился не отбить у нее всякое желание общаться с ним еще при первом знакомстве только потому, что на момент их первого знакомства не умел говорить. Сай же, пусть это и лишний раз доказывало, насколько у него не в порядке с головой, выбрал Хикару, несмотря на все его заморочки и острые углы. Постепенно он привык и к другим работникам больницы, но все же в том, как Сай мгновенно расслаблялся при его приближении и сникал, когда ему приходило время уходить, как не отходил от него ни на шаг и только в его присутствии соглашался приблизиться к любому водоему, превышающему размерами чайную чашку, - во всем этом было очевидно, насколько глубоко Сай привязался именно к Хикару. Если бы кто-то заговорил с ним об этом, Хикару бы, наверное, только возмущенно фыркнул, но к тому моменту он, пожалуй, уже и сам не смог бы бросить Сая. Когда пришел новый год и на горизонте замаячили экзамены, старшая медсестра спросила Хикару, когда он собирается увольняться. Он честно ответил, что не собирается.
***
-15-
-15-
После того, как у ее мужа едва не отказало сердце, Тоя Акико приняла решение самолично следить за его здоровьем. Но все же настал день, когда он вошел в дом, тяжело опираясь на руку демонстративно возмущенного и втайне перепуганного Сэйдзи-сана; и Акико поняла, что просто следить недостаточно.
Вот почему на следующий день Тоя-Мейдзин, сильнейший игрок в го во всей Японии, оказался в самой роскошной палате, которую больница только смогла найти за такой короткий срок, в ожидании «полного и детального обследования».
Честно говоря, он предпочел бы подождать неделю и должным образом записаться на прием, но Акико не пожалела слушать его возражения, и властью, данной ей над всем содержимым их дома (кроме гобана, разумеется), повелела ему показаться врачу до следующего официального матча. Так что ему ничего не оставалось, кроме как провести следующие сутки в больнице в ожидании, пока немыслимое количество врачей найдет для него окно в своем расписании в качестве услуги одному из влиятельных родственников Акико.
Из двадцати четырех часов пока прошло только два, а Тоя Коё уже было столь немилосердно скучно, что он готов был бы согласиться даже на партию в NetGo. Но, поскольку Акира уехал на несколько дней с классом наслаждаться «нормальным детством», Огата все еще дулся из-за того, что «Еженедельник го» снова приписал его победу нас сенсеем плохому самочувствию последнего, а Асивару он просто не знал достаточно близко, играть с ним, а тем более в тысячный раз объяснять ему премудрости интернета, было некому.
Его самый дешевый (ну или, точнее, наименее дорогой) гобан стоял на полу возле кровати, но Тоя не сомневался, что попытка встать и наклониться за ним сразу после того, как из него выкачали неимоверное количество крови, ни к чему хорошему не приведет. Сухонькая неприветливая медсестра, которая приходила брать у него анализы, всем своим видом показывала, что не стала бы помогать ему, даже если бы могла, а молодой санитар, которого она позвала «убрать эту тяжеленную штуку куда-нибудь подальше, чтобы не мешалась», тут же убежал, сославшись на то, что «Маи-тян снова устроила звездный взрыв». Что такое «звездный взрыв» и как долго санитар будет им заниматься, Тоя Коё не знал, и потому вынужден был признать, что в ближайшее время ему придется удовольствоваться на удивление нудной новой книгой своего некогда любимого автора и последним номером «Еженедельника го», где в очередной раз цитировали разглагольствования Кувабары-Хонъимо про «новую волну» и язвительные замечания «лучшего ученика Мэйдзина» касательно «сына Мэйдзина, который по сей день остается загадкой для мира профессионального го». На подобные замечания Мэйдзин давно привык не обращать внимания (по той же причине, по которой он предпочитал не думать о том, почему вообще шестнадцатилетний Огата Сэйдзи – в рваных джинасах и с сигаретой в зубах – согласился заниматься с ним го; и почему третий дан в пижонском белом костюме чуть было все не бросил, когда маленький Акира впервые начал проявлять свой талант). Огата-кун сроду не отличался деликатностью, но по сути он был прав. Пока «лучший ученик Мэйдзина» дерзко раскачивал пьедесталы, «сын Мейдзина» возился с любителями и по-прежнему пребывал в уверенности, что по-настоящему стоящих игроков нельзя победить – можно только на них равняться.
Тоя Коё привычно отогнал от себя назойливую мысль. Разумеется, он хотел, чтобы сын пошел по его стопам, но он понимал, что, пока Акира может играть с обладателями титулов, буквально не выходя из дома, у нег нет причин стремиться сделать профессиональную карьеру. Вот если бы нашелся еще один достаточно сильный игрок того же возраста, который бы постоянно дышал ему в спину…
Мэйдзин внезапно почувствовал на себе чей-то взгляд: в дверях его палаты стоял длинноволосый молодой человек в дурацкой больничной пижаме и с пластиковым браслетом на запястье (из чего следовало, что лечение, которому он подвергался, было долгосрочным и, возможно, принудительным).
- Что вам угодно? – величественно поинтересовался Тоя Коё.
Молодой человек не ответил, однако же проскользнул внутрь, грациозно опустился на колени возле гобана и запустил руку в ближайшую чашу с камнями.
- Вы кто такой? – снова спросил Коё, на этот раз с ноткой угрозы в голосе.
Таинственный посетитель снова никак не отреагировал, однако ловко подцепил указательным и средним пальцем белый камень и замер на месте, словно не зная толком, что с ним делать дальше; в глубине его чернильно-синих глаз клубились недоумение и боль.
Тоя очень осторожно протянул руку к кнопке «вызов медсестры», и через минуту в палате возникла все та же похожая на сушеную рыбу особа в бледно-голубой форме. Едва увидев склонившегося над гобаном молодого человека, она возмущенно поджала губы, выхватила мобильный телефон и зашипела:
- Синдо, ты где ходишь? Этот твой псих пристает к пациентам в кардиологии!
«Псих» никак не отреагировал на подобное обращение (вернее, не-обращение): собственно говоря, он все еще молча созерцал камень с выражением тем же выражением отчаянной растерянности на лице.
Медсестра поклонилась, невыразительно пробормотала приличествующие случаю извинения и торопливо вышла, как только в палату вбежал уже знакомый Тое санитар – только теперь в руках у него была швабра, а на форме – темное пятно, красноречиво пахнущее детским сиропом от кашля.
Кое невольно расслабился: из-за осветленной челки санитар выглядел лет на четырнадцать. На самом деле он, скорее всего, был примерно одного возраста с Акирой, но все равно: таинственный визитер не может быть опасен, если разбираться с ним предоставили подростку.
Синдо (кажется, так назвала его медсестра) первым делом аккуратно высвободил все еще зажатый между почти такими же белыми пальцами пришельца белый камень. Затем, на всякий случай держа руку на плече своего «пациента», он сделал шаг вперед, низко поклонился и протянул камень Коё.
- Простите, – виновато всхлипнул он: точь-в-точь ребенок, извиняющийся за шалости любимого щенка, – обычно мы не ходим по другим этажам, но сегодня в кардиологии не хватает людей, а он не хотел оставаться…
Ну, в этом Тоя не сомневался: как только появился Синдо, все еще неизвестный молодой человек воззрился на него с обожанием, и на лице его не осталось и следа прежней муки.
- Простите, если он вас напугал, – продолжал те временем санитар, отводя в сторону огромные, почти до мешного преисполненные самого искреннего раскаяния зеленые глаза. – Он не опасен, честное слово, просто он не совсем понимает, что делает. Конечно, я должен был лучше за ним следить, но обычно он от меня не отходит. Наверно, ему просто стало любопытно. Он не любит сидеть взаперти и… Еще раз прошу прощения, разумеется, вас это все совершенно не должно волновать, просто… Примите наши глубочайшие извинения.
Синдо снова низко поклонился, и его протеже радостно последовал его примеру, хотя и вряд ли понимал, в чем именно провинился.
Суровое выражение лица Коё подернулось затаенной улыбкой родителя, позабавленного детской шалостью:
- Что ж, полагаю, никто не любит сидеть взаперти, – начал он наставительным тоном, которым не пользовался с тех пор, как Огата-кун вырос из воспитательных бесед, – однако я советую вам внимательно следить за тем, чтобы подобное не повторялось в будущем. А теперь, раз уж вы здесь, будьте любезны, подайте мен мой гобан.
Санитар просиял и торопливо подчинился.
- И, кстати, – добавил Мейдзин, снова поймав проблеск томительной жажды в глазах своего молчаливого посетителя, – я бы не сказал, что ваш друг уж совсем не понимает, что делает. Не знаю, о чем это говорит, но он точно знает, как правильно держать камни.
***